Ігор Йовенко: У нас в лікарні дуже дружна команда, а війна згуртувала нас ще більше

Завідувач відділення інтенсивної терапії політравми у лікарні ім. Мечникова Ігор Йовенко розповідає на "Цензор.НЕТ" про роль медиків під час війни, інформують Патріоти України.

Відділення я завідую з 2010 року. До цього працював анестезіологом в інших підрозділах. Був асистентом кафедри анестезіології в нашій Дніпровської Медакадемії, захистив кандидатську дисертацію.

У нас раньше не было военной травмы. Случались редкие огнестрельные больные, но пару раз в году. И это была другая структура ранения: резиновые пули или какой-то дробовик, охотничье оружие по неосторожности. То есть с тяжелейшими повреждениями, с которыми мы столкнулись, начиная с 14-го года, раньше работать не приходилось. И шок вначале был не профессиональный, а чисто человеческий. Началось это все 12 мая 14-го года, когда произошли первые столкновения в Мариуполе и к нам практически за один день поступили 6 человек с пулевыми ранениями. Причем, ранения были разной степени тяжести. Один из парней был с повреждением кишечника и провел в больнице Мечникова несколько месяцев, но благодаря огромным усилиям медиков его таки спасли. Тогда все шестеро парней выжили. Нам казалось, что это однократная стычка, и никто не мог подумать, чем это все обернется. С того момента поступления раненых продолжались практически каждый день. Самым сложным было время, когда стали привозить ребят с минно-взрывными ранениями - изрешеченными, разорванными в клочья телами.

На сегодняшний день больница имени Мечникова приняла уже более 2 тысяч тяжело раненых военных. Через наше отделение прошло около 600 человек - это где-то 30-40 % от общего количества наших пациентов с политравмой. Гражданские в основном попадали в городские больницы. Но руки у нас никогда не опускались. Было ощущение возрастающей нагрузки, но мы мобилизовали свои силы. Из персонала не было ни одного человека, который отказался бы что-то делать. Если нужно было задержаться после работы, задерживались или приезжали в нерабочее время, как и брали дополнительные дежурства. Нагрузка большая и сейчас, потому что отделение организовано на шесть коек, а в нем постоянно находится 8-9 пациентов.

Всего в Мечникова 6 реанимационных отделений разного профиля. Многие наши пациенты со временем переводились в отделение интенсивной терапии сепсиса, некоторые - в нейрохирургическую реанимацию. У нас большой коллектив анестезиологов-реаниматологов. Около 60 коек интенсивной терапии. Мы постоянно друг друга поддерживаем.

Я очень люблю свое отделение, потому что мы максимально приближены к тем принципам лечения политравмы, которые есть во всем мире, а именно, к тому, что такие случаи и должны лечиться в специализированных центрах. И сейчас можно сказать, что таким спеццентром являемся мы, потому что принимаем тяжелых больных со всей Днепропетровской области, а в последнее время и Донецкой и Луганской. Главный принцип в том, что в таких центрах должен быть доступ ко всем необходимым специалистам, и больной может рассчитывать на максимально квалифицированную помощь в первые часы с момента получения травмы. В больнице Мечникова круглосуточно работают анестезиологи-реаниматологи, нейрохирурги, хирурги, травматологи. И если нужно, то есть и лор-служба, и офтальмология и челюстно-лицевая хирургия, и гинекология. Некоторых спецов мы приглашаем из других клиник. Несколько раз, чтоб оказать помощь, к нам приезжал кардиохирург, очень много времени провел в нашей больнице областной торакальный хирург. Это потрясающий человек, он живет неподалеку, и когда было надо, то мог примчаться к нам за считанные минуты. Также неоднократно у нас бывал областной ожоговый хирург. Но кроме специалистов, важный момент - это необходимое оборудование. В больнице Мечникова есть круглосуточная возможность обследования и диагностики самых сложных пациентов с привлечением самых современных методов, не только рентгенография и УЗИ, но и спиральная компьютерная томография и магнитно-резонансный томограф. На сегодняшний день уровень наших дыхательных и мониторных устройств – очень высокий. Такого класса травмцентры, как у нас, есть в Киеве, Харькове, был и в Донецке. Общаемся с коллегами из других городов, и нам приятно слышать высокую оценку нашей работы, а иногда и профессиональную зависть.

А вообще, служба интенсивной терапии сейчас не имеет большого престижа в медицинской специализации, потому что это самые тяжелые пациенты – здесь всегда есть люди, которые умирают. Во всем мире существуют официальные цифры возможной летальности в отделениях интенсивной терапии при политравме, черепно-мозговой травме, тяжелых шоках, случаях тяжелого сепсиса и ожогов - это не менее 10-15%. Но тем не менее, когда из 100 твоих пациентов 10 погибают – это всегда весомый эмоциональный пресс. Всегда будут больные, которым ты не сможешь помочь. Но бывает, что пациент на входе в отделение имеет шанс выжить не более 1%, но потом, через месяц или больше, уходит от нас в другое отделение. Такое тоже часто бывает, но при тяжелой политравме исходно риск погибнуть составляет не меньше 20-25%, а часто и намного больше. Мы боремся с этими процентами - и в итоге много чего удается добиться. А основа этого успеха – это коллектив профессионалов и материально-техническое обеспечение их работы.

Интенсивная терапия – это такая отрасль, где одни знания, одна голова и одна пара рук ничего не решат. Тут требуется очень дорогое современное оборудование. В этом году, благодаря действиям областной днепропетровской администрации, областного совета, впервые за 15 лет мы получили очень мощное бюджетное вливание. Для больницы были приобретены современный ангиографический аппарат, 8 современных дыхательных аппаратов, которые позволяют проводить дыхательную поддержку пациенту любой тяжести и спасать человека с самыми тяжелыми повреждениями мозга, легких, грудной клетки, внутренних органов.

Кроме этого, очень важно иметь мониторную аппаратуру, с ее помощью в режиме реального времени можно наблюдать, что происходит с жизненно важными органами пациента. Еще есть система очистки крови. Во всем мире – это очень популярная и очень эффективная технология в интенсивной терапии. Когда, упрощенно говоря, кровь пациента пропускают через специальные фильтры и очищают от вредных примесей. Это тоже позволяет спасать людей, которые считались безнадежными до этого. Здесь в Мечникова тоже есть такая возможность, но хотелось бы, чтобы эти технологии поддерживались и расширялись и максимально соответствовали наиболее современным мировым достижениям медицинской науки и техники.

Кроме оборудования важен вопрос медикаментозного обеспечения. Лекарства постоянно дорожают. К сожалению, в интенсивной терапии большая часть современных высокоэффективных препаратов – преимущественно импортного производства, а стоимость лечения пациента в сутки может возрастать от одной-двух до 10 тысяч грн и более. Все, что больница получает за счет госбюджета, дается больным без ограничений, но то, чем госбюджет не обеспечивает, конечно же, покупают родственники. И я скажу, что в 14-15-м годах, когда массово поступали раненые из зоны АТО, мы бы "захлебнулись", если бы не волонтерская помощь. Эти люди круглосуточно находились рядом с нами и в любой момент были готовы ехать приобретать все, что нужно, включая очень дорогостоящие лекарства и приборы.

РАДОСТНО СЛЫШАТЬ, КАК РЕБЯТА, КОТОРЫЕ ПОСТУПАЛИ С СЕРЬЕЗНЫМИ ТРАВМАМИ, НАПРИМЕР, МОЗГА, СЕЙЧАСПОЛНОСТЬЮ ИНТЕГРИРОВАЛИСЬ В ОБЩЕСТВО

Было очень много волонтерства со стороны и медработников: из других лечебных учреждений, из городских больниц, из частной медицины. Одна доктор, основатель частного медицинского центра, просто пришла к нам и сказала: "Чем я могу помочь? Несмотря на то, что по специальности я кардиолог, могу кормить и мыть больных, делать уколы и так далее". И она приходила и делала то, что в ее силах. После занятий приходили студенты Медакадемии, часто просились на ночные дежурства. Из других больниц звонили заведующие и предлагали в случае надобности организовывать бригады. Под больницей стояли очереди доноров в три и больше тысячи человек, чтоб сдать кровь. Такого не было нигде в Украине. И я считаю, что вот эта вся сознательность и готовность помогать и поддерживать раненых - это феномен Днепра – люди сплотились вокруг идеи "революции достоинства", хочется, чтобы эти надежды и усилия оправдались. Я впервые в жизни такое увидел, от воспоминаний о такой сплоченности и сейчас стоит ком в горле. Хочется поблагодарить всех неравнодушных и пожелать нам всем общей победы и достойной мирной жизни.

Очень важный момент для медика – общение с пациентом и его родственниками. Мы не единожды убеждались, что неправильное слово может погубить самые лучшие результаты и точно так же грамотное общение способствует выздоровлению человека. Тут нельзя быть закрытым, я считаю, что это заслуга нашего главврача Сергея Анатольевича Рыженко, что больница стала настолько открытой. В какой-то момент у нас появился свободный доступ журналистов, готовность отвечать на любые вопросы, показывать все, что у нас есть – иногда это входило в диссонанс с работой, но одновременно очень здорово помогло, потому что, если бы мы так широко не показывали свою работу, не получили бы такой поддержки от общества. Нам удалось доказать, что медики – это все же уважаемая специальность и что мы много чего делаем. Один коллега очень точно сказал, что война отбелила белые халаты. Впервые о медиках начали говорить не как о коррумпированной закрытой касте, а в позитивном ключе.

Видеть покалеченных и погибших - самое тяжелое для меня. Часто результат тяжелой травмы – это сломанная судьба. Но мы максимально старались реабилитировать каждого - и в большинстве случаев это удавалось. Некоторые наши бывшие пациенты получили протезы. Например, в Николаеве живет парень - у него протезы обеих рук, но он уже участвует в паралимпийских соревнованиях. Это хороший пример, насколько у человека сильное стремление и желание идти вперед. Но здесь не обошлось и без финансовой поддержки - деньги на лечение и протез ему собирал практически весь Николаев.

Радостно слышать, как ребята, которые поступали с серьезными травмами, например, мозга, сейчас полностью интегрировались в общество. Люди живут, работают, некоторые в структурах госуправления и министерствах, каких-то местных администрациях.

У нас был пациент, зовут Дима, я сейчас наблюдаю в фейсбуке, как он восстановился после травмы. Парень пережил тяжелейшие ранения, и потом все возможные осложнения, которые только можно было пережить. Он пролежал в больнице, наверное, 3 или 4 месяца, периодически перемещаясь из отделения в отделение. У него было ранение мозга, ноги, живота. То есть он прошел самый сложный путь изо всех возможных. Мне очень запомнилось, как на каком-то этапе кто-то из волонтеров сказал, что если Дима выживет, то мы точно победим. Теперь он у нас как талисман что ли.

Есть пациенты, которые периодически звонят и консультируются по разным вопросам. У нас лечился один раненый, у которого осколок в печени. И где-то раз в два, три месяца он или его жена связываются со мной и спрашивают, что им делать дальше. А я им объясняю, что вы же знаете, что я не хирург, а они мне говорят, что я вызываю у них доверие, поэтому и обращаются. И чувствуешь себя в такие моменты, как близкий друг или член семьи, когда невозможно отказать.

ОСОБЕННОСТЬ РЕАНИМАЦИИ ТАКОВА, ЧТООЧЕНЬ ЧАСТО МЫ - БОЙЦЫ НЕВИДИМОГО ФРОНТА

В больнице Мечникова общими усилиями многопрофильной команды специалистов мы вытаскивали ребят с уникальными ранениями: когда осколок застрял в миллиметре от сонной артерии. Еще бы чуть-чуть и человек погиб бы на месте, но ему повезло - он доехал с линии фронта до Днепра, и здесь ему хирурги убрали этот осколок. Такие истории вдохновляют, когда человек, у которого не было шанса на жизнь, – выжил и ушел своими ногами. Или с осколками в сердце.

Как-то к нам мальчик несовершеннолетний поступил из Мариуполя. Кто-то в него выстрелил то ли снайпер, то ли хулиган какой-то - неясно, но пуля у него прошла насквозь через мозг. Его привезли в коме в тяжелом состоянии. Он долго был на аппаратном дыхании, оперировали нейрохирурги. И что мне очень запомнилось, что поначалу у родителей было большое недоверие к нам. При каждой встрече они спрашивали, а может нам привести какого-то другого доктора, пригласить кого-то из Киева; может, вы не справитесь и так далее. И это так больно било по самолюбию, что хотелось грубо отвечать, но удавалось с этим бороться. Но когда у мамы начала искорка веры в глазах появляться, вот это было чувство победы и гордости за нашу работу. Было видно, что она на нас уже смотрит иначе. А когда мальчик начал дышать без помощи дыхательного аппарата, потом садиться и узнавать ее, разговаривать – родители совсем поменяли к нам отношение. Этот парень полностью восстановился и уехал куда-то за границу на реабилитацию. Со многими из бывших пациентов я общаюсь. Как-то я позвонил одному человеку, с которым поддерживаю дружеские отношения, а он мне говорит, что три дня назад защитил диссертацию и в этом есть и мой вклад - поставили его на ноги после травмы. В такие моменты испытываешь какое-то такое особое чувство удовлетворения собственной работой.

Но мы видели и другое - людей, у которых вероятность вернуться к нормальной жизни была очень низкой, и которые в лучшем случае дальше смогут передвигаться только на инвалидной коляске, а еще таких, которые вообще потеряли возможность вернуться к социальной жизни. Человеческое горе – это самое тяжелое, потому что мы ведь переживали это одновременно с родственниками. Это тоже особенность в интенсивной терапии – анестезиолог видит больного вначале операции, в конце, и может, еще пару дней после. И другое дело, когда ты получаешь больного в коме, в шоке, борешься за его жизнь две, три, четыре недели, иногда несколько месяцев – это иное эмоциональное восприятие.

Особенность реанимации такова, что очень часто мы - бойцы невидимого фронта. В обществе как принято думать? Что, например, больного спас хирург. Но мало кто задумывается, что на самом деле в спасении человека участвует очень много людей. Да, допустим, есть один супер-хирург, который сделал супер-операцию, но и до этого, и после еще два-три десятка людей участвовало в лечении этого пациента. Кто-то дал возможность больному дожить до операции, кто-то дал возможность провести операцию, а кто-то помог ему восстановиться после нее. Поэтому вклад каждого человека в этот процесс обеспечивает хороший результат. Я всегда всем говорю, что один человек никогда ничего не решает. То что делают наши сестрички и санитарочки – это, как минимум 50% залога успеха, а иногда и больше. Какой бы талантливый врач не был, и какие бы талантливые методы лечения он не предложил, если медсестра не выполнит это скрупулезно, то результата не будет. Поэтому медицина – это очень командная "игра", особенно когда ставки очень высокие и на кону жизнь человека.

Вообще, система реабилитации у нас в стране находится фактически в зачаточном состоянии. Мы видели за рубежом, когда с тяжелым больным работают 3-5-7 человек одновременно. В современных отделениях интенсивной терапии в Британии, Германии, Соединенных Штатах у каждого пациента - как минимум одна медицинская сестра, а если нужно, их может быть и две. У нас же одна сестричка работает сразу с 3-4 больными. Конечно, в таком случае нагрузка в 3-4 раза больше, а возможностей в столько же раз меньше, но несмотря на это, мы стремимся получать максимально адекватные результаты. Иногда приходишь опустошенным после работы и приносишь эту энергию домой. И здорово, когда дома получаешь поддержку. Я знаю, что в каком бы потухшем состоянии я ни пришел домой, моя жена и сын всегда наполнят меня энергией. Нормальные семейные отношения – это самая лучшая разрядка после такой работы. Когда ты с удовольствием возвращаешься к семье и переключаешься на домашнюю жизнь.

А перенапряжение у нас бывает очень часто, но мы привыкли с ним справляться. Я не считаю, что это какой-то подвиг. Мы выбрали эту работу, мы знали, на что шли. Мои родители – врачи. Отец – анестезиолог-реаниматолог, и я с детства наблюдал за особенностями этой профессии. Я знал, что в любое время дня и ночи папу могут позвать на работу. А мама всегда для него надежный тыл. Тогда ведь не было мобильных, и я помню случаи, когда мы ходили в кинотеатр всей семьей, там в какой-то момент открывалась дверь в зал и какая-то тетенька кричала, что Александр Иванович - на выход в больницу. Я осознанно пошел по такому же пути и не разочарован своим выбором. Конечно, хотелось бы большего финансового обеспечения, как любому человеку, – это нормальное желание и еще хотелось бы условий работы получше. А еще, чтоб профессия врача была такой же уважаемой, как во всех странах мира. У нас люди, когда идут к стоматологу несут ему деньги, получают за них определенную услугу и это считается нормой в обществе. Но почему-то считается, что приходя в госбольницу, человек заведомо ожидает помощь, которую должно ему оплатить государство. К сожалению, далеко не всегда это возможно. Мне бы очень хотелось, чтоб я, приходя на работу, делал свое дело, а не думал, где взять тот или иной препарат. Чтоб я просто открывал шкаф и доставал его оттуда. А когда будут приходить родственники больного и спрашивать, нет ли лекарства подешевле, я не думал, чем его заменить. Тоже самое касается нашего оборудования, большую часть расходов по его ремонту и техническому обслуживанию мы обеспечиваем за счет благотворительной помощи наших пациентов или тех, кто их поддерживает. То есть мы вынуждены просить о пожертвованиях, искать какие-то средства, чтоб поддерживать в функциональном состоянии все, что нам необходимо.

У нас в больнице очень дружная команда, а война сплотила нас еще больше. Мы стали еще лучше друг друга понимать и доверие выросло в разы. А вообще, то, что мы делаем – это обычная работа, и не надо из этого делать героизма. За период военных действий мы стали более профессиональными, прочитали много новой литературы, сделали какие-то обобщения. Во всем мире медицина стремится работать по определенным стандартам и протоколам, вот мы взяли все самые лучшие мировые стандарты, и давно сделали то, о чем нам только сейчас говорит Минздрав – внедрили их в нашу медицину. Мы верим и надеемся на лучшее, поэтому каждый день делаем все возможное, чтобы наши пациенты получали самую современную и качественную медицинскую помощь.